«Всё особливо у него: и строй, и миссия, и люди, и дела»

В Москве в Староконюшенном переулке, рядом с Арбатом, можно видеть необычный деревянный бревенчатый дом с красивыми резными наличниками. Дом Пороховщикова — это название закрепилось в истории Москвы. Но немногие прохожие знают, что этот дом — своеобразный памятник русскому предпринимателю и общественному деятелю второй половины XIX века Александру Александровичу Пороховщикову. Личность Пороховщикова настолько интересна и так тесно переплетена с историей не только Москвы, но и Российской империи 1870-90- х годов, что стоит вспомнить этого неординарного, порой противоречивого человека, всю свою жизнь положившего на защиту интересов русского народа и русского самодержавия.

Александр Александрович Пороховщиков родился в 1834 году в семье дворян Московской губернии. Служил в лейб-гвардии Семёновском полку. Лейб-гвардия — личная охрана императора. Видимо с тех пор служение царю и России становится главным стержнем всех начинаний Пороховщикова. Хотя непосредственно в гвардии он служил относительно недолго. В 1859 году в возрасте 25 лет А.А.Пороховщиков в чине штабс-капитана вышел в отставку.

Есть такие натуры, которым с одной стороны нравится воинская служба, но с другой, они не готовы смирять свой неукротимый нрав воинской дисциплиной. К таким принадлежал и Александр Александрович Пороховщиков. Неожиданно у него проявилась предпринимательская жилка. Ближе всего по душе пришлось строительное дело. Возможно не без гвардейских связей ему удалось получить несколько выгодных казённых заказов. В частности, на выполнение работ по строительству и переустройству ряда правительственных учреждений: Священного Синода и Судебных установлений.

Работы, выполненные Пороховщиковым, получили высокую оценку заказчика, что позволило заложить основу будущей репутации. Да и первичный капитал для последующих затей Пороховщиков получил именно за счёт выполнения казённых подрядов.

Пореформенная Москва 60-х переживала строительный бум. Тут и там строились новые здания. В основном это были склады, торговые помещения, гостиницы. В то время основным московским торговым центром зимой был Гостиный двор, который многих уже не устраивал: и купцов, и простых москвичей. Пороховщиков понял, что Москве нужен новый крупный торговый комплекс.

На Ильинке, на месте старинного Новгородского подворья Пороховщиков решил возвести отапливаемый торговый комплекс. Для Москвы того времени штука невиданная. Комплекс получил название «Тёплые ряды». Строительство в 1865 году «Тёплых рядов» вызвало немало толков среди населения купеческой столицы России. Шутка ли: традиционно купец сидел в своей холодной лавке, укутанный огромными шубами. Можно даже сказать, что шуба была одним из отличительных признаков московского купца. «Какой же я купец без шубы? Кто у меня товар станет покупать?» — ворчало поначалу московское купечество.

Но москвичам сразу понравились новшество. «Тёплые ряды» стали первыми в истории города торговыми площадями, украсившими городской ансамбль. В конечном итоге уважающим себя купцам хочешь не хочешь, а пришлось арендовать лавки в этом торговом комплексе. То была первая большая победа Пороховщикова-строителя.

Но главное строительное начинание А.А.Пороховщикова — это конечно же «Славянский базар». То был во всех смыслах полностью московский и русский проект, появившийся на волне московского славянофильства, которое зародилось в Москве в 40-50-х годах XIX века, как антитеза петербургской «бездушной западной бюрократии». В 60-70-е года славянофильство переживало свой расцвет. Всё мелкое и среднее дворянство Москвы, а также практически поголовно всё московское купечество считало себя славянофилами. Славянофилы ходили в пышных шубах и шапках, напоминающих старые русские одежды, любили помпезные банкеты, на которых поднимали тосты за объединение всех славян «под скипетром Московского царя», а свои дома украшали в «русском стиле». В этой обстановке подъёма и общественных ожиданий Пороховщиков начинает строительство в Москве на Никольской улице невиданного ещё культурного центра, которому даёт название «Славянский базар».

По мысли Пороховщикова необходимо было создать единый общественно-культурный центр, состоящий из лучшей гостиницы, ресторана и концертного зала. Правда сразу сказалась некоторая эклектичность Александра Александровича в культурологических вопросах. Славянофилы резко отрицали «западничество», но ресторан был сугубо европейским заведением. До «Славянского базара» в Москве ресторанов вообще не было. Однако кипевшего энергией Пороховщикова такие мелочи смутить не могли. К тому же в архитектуре гостиницы, внутреннем оформлении и убранстве ресторана в обилии были использованы русские и славянские национальные мотивы.

Для оформления концертного зала «Беседы» Пороховщиков заказал молодому и ещё никому не известному выпускнику Академии художеств И.Е.Репину картину «Русские и славянские композиторы», заплатив полторы тысячи рублей (огромные деньги для неизвестного художника). Репин позднее вспоминал о Пороховщикове, как о великолепном организаторе, способном одним своим словом задать новый импульс строительству. «Пороховщиков, — вспоминал Репин, — знал людей и умел шевелить москвичей — и низшие и высшие слои были им сильно возбуждаемы по надобности…». Правда и тут проявилось недостаточно глубокое образование отставного гвардейского штабс-капитана. Так, Репин уговаривал включить в картину портреты М.П.Мусоргского и А.П.Бородина. Однако Пороховщиков наотрез отказался, объясняя, что перечень лиц для картины ему составил «сам Николай Рубинштейн» (известный пианист-виртуоз и дирижер, выходец из семьи молдавских евреев). Открытый и честный с людьми, Пороховщиков не допускал даже мысли, что «сам Рубинштейн» из-за особенностей, скажем так, национального менталитета мог по каким-то причинам решить приуменьшить значимость ряда великих русских композиторов. Пороховщикова не смутило даже, что Рубинштейн не включил в список самого Чайковского. «Ведь мы, вся Москва, обожаем Чайковского, — наставлял он Репина, — Но что делать? А Бородин — это дилетант в музыке, он профессор химии». Конечно величие Мусоргского, Бородина и Чайковского не уменьшилось от того, что «сам Рубинштейн» не счёл их достойными быть увековеченными на картине «Русские и славянские композиторы». Однако, сталкиваясь с такими фактами, не устаешь удивляться тому, как легко порой представители «некоторых национальностей» пользовались доверчивостью и даже наивностью русских людей. Впрочем, этот мелкий штрих не омрачил общей величественности творения Пороховщикова.

Гостиница «Славянский базар» была открыта в 1872 году, а год спустя — ресторан и концертный зал. Пороховщиков угадал: соединение московской славянофильской традиции с новациями в области ресторана на западный манер оказалось очень популярным. Публика валила валом. Пороховщиков стал не только узнаваемой фигурой, но весьма и весьма состоятельным человеком.

«Славянский базар» посещали многие знаменитые люди России. Здесь бывали П.И.Чайковский, И.С.Тургенев, Н.А.Римский-Корсаков и др. Именно здесь 1 июня 1898 года произошла историческая встреча И.С.Станиславского и В.В.Немировича-Данченко, на которой был задуман проект создания Московского Художественного театра.

После «Славянского базара» Пороховщиков — уже авторитетнейший строительный подрядчик — отреставрировал для архива МИД в Москве бывший дом Нарышкиных. Новое здание архива МИД задумывалось как памятник царствованию Александра II и строилось основательно. А.А.Пороховщиков был привлечен в качестве главного подрядчика, как опытный и квалифицированный строитель. Строительство архива Министерства иностранных дел было начато в августе 1871 года и длилось три года. Открытие архива стало значительным событием в Москве; присутствовали многие высокопоставленные лица. А 22 августа 1874 года новое здание архива МИД посетил сам император Александр II в сопровождении канцлера А.М.Горчакова. Пороховщиков ходатайствовал о награждении лучших рабочих медалями и денежными наградами.

Это событие было омрачено семейным горем. В дни торжества от чахотки умерла молодая жена Пороховщикова. Однако личная трагедия не только не приостановила кипучую деятельность лучшего московского строителя, но и придала ей новое направление. Для мощения московских улиц в то время использовался мягкий известняк, который быстро стирался. Летом едкая известковая пыль от московских мостовых поднималась в воздух, заполняла лёгкие. По мнению лечащих врачей, одной из причин смерти жены Пороховщикова стала известковая пыль. В память о жене Александр Александрович решил замостить улицы Москвы твёрдыми породами камня — диабазом и диоритом. Он стал также широко использовать асфальт. Качество пороховщиковского асфальта на Никольской улице было таким, что мостовая не потребовал ремонта в течении четверти века.

Ещё одной интересной идеей Пороховщикова, которой, правда, не было суждено осуществиться в то время, стал проект московской железнодорожной окружной дороги. Пороховщиков подал в правительство записку «Об окружных городских железных дорогах вообще и, в частности Московской окружной железной дороге». В записке, ссылаясь на опыт таких городов, как Берлин и Лондон, А.А.Пороховщиков доказывал, что торговля и коммунальное хозяйство настоятельно нуждаются в дороге, которая опояшет Москву по кругу. Однако Пороховщиков обогнал своё время — решение о сооружении Московской окружной железной дороги было принято лишь в 1897 году.

Нельзя не рассказать о еще одном важном для А.А.Пороховщикова проекте, который также не мог быть реализован тогда. Проект поражал своей масштабностью. Речь шла, ни много ни мало, о полном изменении быта русских крестьян и переселении их из пожароопасных бревенчатых изб в «огнеупорные» дома. Затея была встречена русским обществом неоднозначно.

Основу благополучия русской жизни издревле составляла лубяная (она же — деревянная) изба. Ещё царь Алексей Михайлович отказывался жить в каменных палатах, мотивируя тем, что они вредны для здоровья. Не подлежит сомнению, что бревенчатая изба в самом деле создаёт особый микроклимат: даже самым жарким летом в ней не знойно, а в самый лютый мороз при наличии хорошо сложенной печи в избе достаточно легко поддерживать тепло.

Одно плохо в деревянной русской избе — она в крайней степени подвержена пожарам. Москва несколько раз выгорала дотла из-за того, что практически сплошь была деревянной. Кроме того, после реформ 1861 года и последовавшего за ней строительного бума лес значительно поднялся в цене. В результате крестьянская изба конца XIX века стала «оскуделой» (таковой она и предстаёт нам с картин художников-передвижников). Лес для крестьянской избы стал использоваться похуже, сама она стала «пожиже», словом не изба, а сущее мучение. Как писал Пороховщиков в своей работе «Изба. Её значение в жизни народа и государства»: «Избы нынче строятся из лесных отбросов и напоминают расползшийся хлев с гнилой крышей». И добавлял: «Жилищный вопрос есть вопрос первостепенной государственной важности». Это фраза из речи А.А.Пороховщикова на Нижегородской всероссийской выставке 1896 года.

Единственным выходом из создавшейся ситуации А.А. Пороховщиков видел радикальное изменение быта русского крестьянства. Вернее, на сам быт как таковой он не покушался, но предлагал поставить жирный крест на проекте «лубяная изба», открыв новую страницу в истории сельского строительства: «Огнестойкие строения».

Пороховщикова со всей энергией принялся пропагандировать свою затею. Для чего выступал с лекциями по всей России и массовыми тиражами выпускал брошюры. Предприниматель тут же в свойственной себе манере объявил огнестойкие посёлки панацеей от многих социальных проблем России и построил в селе Спасское-Котово нижегородской губернии прообраз такого посёлка. Однако сам же Александр Александрович допустил ряд ошибок, которые в конечном итоге привели к тому, что проект не состоялся.

Проект Пороховщикова был слабо просчитан экономически, не учитывал ни свойств материала (он предлагал делать глино-земельные строительные блоки), ни климатических условий, которые в России весьма разнообразны. Да и учебный центр в Спасском-Котове не показал себя: плата за обучение была высокой, преподавание слабым, ученики долго не задерживались.

Если бы в этом месте поставить в статье точку, нам предстал бы лишь талантливый предприниматель, склонный порой к несколько авантюрным проектам. Но предпринимательская деятельность была лишь частью широкой натуры Александра Александровича. Строительство «Славянского базара» было продолжением общественной деятельности Пороховщикова, которая была главной сутью его жизни.

Ещё во время строительных работ для Священного Синода Пороховщиков общался со многими деятелями церкви; его принимали московский митрополит Филарет, обер-прокурор Синода Д.А.Толстой. Тогда же началось тесное сближение А.А.Пороховщикова с видными деятелями славянофильства — М.Н.Катковым и И.С.Аксаковым. Пороховщиков вошел в московский Славянский комитет. Особо активную деятельность в этом комитете Пороховщиков развернул накануне Русско-Турецкой войны 1877-1878 г.г. Он стал одним из главных организаторов набора русских добровольцев для отправки летом 1876 года в Сербию к генералу М.Г.Черняеву.

Личность Михаила Григорьевича Черняева настолько интересна, что требует некоторого отдельного описания. Участник Крымской войны, получивший золотое оружие «За храбрость» за участие в наиболее рискованных операциях при обороне Севастополя. В 1859-61 г.г. участвовал в операциях по «замирению Кавказа». С 1864 года Черняев возглавил военные мероприятия по присоединению Туркестанского края, прибыв в поселение Верное (ныне Алма-Ата). В сентябре 1864 года штурмом взял Чимкент, а в июне 1865 года, сломив ожесточенное сопротивление бухарцев, штурмом взял Ташкент. Отряд Черняева насчитывал всего две тысячи человек при 12 орудиях, тогда как 100-тысячный Ташкент защищал 15-тысячный гарнизон с 65 орудиями. Назначенный военным губернатором Туркестанского края Черняев в июле 1866 года был неожиданно отозван в Санкт-Петербург, а в 1867 году отправлен в отставку. Скорее всего дело не обошлось без участия «английской партии» в столице империи. Британцы давно с тревогой следили за военными успехами Черняева. И то, что не смогли на поле сражения сделать подготовленные англичанами войска Бухары, сделали в Санкт-Петербурге тайные эмиссары туманного Альбиона.

С 1873 года М.Г.Черняев начал издавать журнал «Русский мир», близкий по духу московским славянофилам и одновременно враждебный к петербургской прозападной бюрократии (что вполне естественно, учитывая биографию генерала). Весной 1875 году Черняев был приглашён в Белград князем Миланом I Обреновичем для руководства в предстоящей войне с Турцией. Однако петербургское чиновничество из МИД пыталось чинить препятствия Черняеву и даже добилось решения о его аресте при попытке пересечь границу. Однако Черняев смог добраться до Белграда и возглавил сербскую армию. Идея Черняева заключалась в том, чтобы сделать Милана I королём и отдать Сербию полностью под покровительство России. В 1877 году он говорил: «Если бы у меня был миллион рублей в начале войны, я мог бы сделать из Сербии крайне полезное орудие в руках русского правительства»

Сербско-Турецкая война началась 2 июля 1876 года переходом сербской армией турецкой границы. Очень быстро стало понятно, что сербы и черногорцы в одиночку не смогут противостоять военной мощи Османской империи. Сербы и черногорцы — горячие и бесстрашные войны, но лишь при партизанской тактике. Регулярная армия на сербско-черногорской основе получилась неважной. За короткий срок турки захватили ряд сербских крепостей и городов. 27 июля 1876 года император Александр II объявил о разрешении офицерам выходить во временную отставку и ехать в Сербию «не теряя служебного старшинства». С этого момента и развернулась активная деятельность Александра Александровича Пороховщикова.

Конец июля-август 1876 года стал временем мощного отклика русского офицерства, готового защищать Сербию. В Санкт-Петербурге и Москве при славянских комитетах были созданы неофициальные «вербовочные присутствия», которые занимались отправкой добровольцев в Сербию. В Москве «вербовочными присутствиями» руководили А.А.Пороховщиков и ряд бывших военных. Вот как вспоминал о тех днях сам Пороховщиков:

«Верная преданиям Москва стала центром движения всей православной Руси… В Москве на Никольской улице, во дворе Славянского базара, с раннего утра до поздней ночи не расходилась толпа, ожидавшая очереди для опроса, собирания предварительных справок и решения участи, кому можно идти в Сербию к Михаилу Григорьевичу Черняеву…»

Движение в Москве пользовалось неофициальной поддержкой официальных властей. Дадим снова слово Пороховщикову: «Достаточно было подписи одного из двух членов Славянского комитета, не занимавших никакого официального положения — подписи на ими же напечатанном бланке с обозначением, что предъявитель его принят в сербскую армию, — и московский генерал-губернатор выдавал предъявителю такого бланка заграничный паспорт за своей подписью».

Однако иначе обстояло дело в Санкт-Петербурге. К концу августа петербургское чиновничество стало проявлять тревогу по поводу «самоуправства» московского Славянского комитета. В Москву полетели запреты на сборы денежных средств, печать воззваний от имени комитета и отправку добровольцев в Сербию. То есть петербургское высшее чиновничестве стало фактически противодействовать Высочайшему распоряжению от 27 июля. Московский комитет делегировал Пороховщикова в северную столицу для выяснения всех обстоятельств и попытки снять запреты.

А.А.Пороховщиков спешно отправился в столицу империи, куда прибыл 12 сентября 1876 года и был принят шефом жандармов генерал-адъютантом Мезенцевым. Мезенцев встретил его не слишком тепло словами: «Что у вас там делается в Москве? Какую-то войну ведёте? Казаков поднимаете. Точно с ума все сошли…». Царь отсутствовал в Петербурге, находясь на отдыхе в Крыму в Ливадии. Туда Мезенцев и предложил отправиться Пороховщикову за окончательным решением вопроса.

Пороховщиков вернулся в Москву с неутешительными известиями, но решил сразу же ехать в Ливадию. Причём не как представитель комитета, а как частное лицо, чтобы в случае неудовольствия царя принять лишь на себя одного возможную кару за самоуправство. Пороховщиков был хорошо знаком с духовником царя протоиреем Иоанном Рождественским, которому послал телеграмму о своем приезде с просьбой содействия в аудиенции с Александром II.

Прибыв в Ливадию, Пороховщиков столкнулся с противодействием со стороны канцлера князя Горчакова, который был противником курса на прямое вмешательство России в Балканские дела. Однако в итоге государь всё же принял Пороховщикова 21 сентября, причём тет-а-тет. Поскольку свидетелей разговора не было, снова дадим слово самому Пороховщикову:

«Затвори дверь, — сказал государь. — Мне говорили, что ты служил в гвардии, когда я командовал гвардейским корпусом? Я призвал тебя, чтобы повторил ты мне всё. Хочу слышать лично от тебя. Но прежде хочу обнять тебя за то, что ты понял важность исторической минуты и сам пришёл сюда». По словам Пороховщикова, во время его рассказа о широком движении народной поддержки всех начинаний самодержавия в деле защиты балканских славян «три раза у государя выступали слезы на глазах… Не смог слышать о несправедливости и страданиях других… А вместе с тем на лице его живо отражалось чувство радости и силы… слушая о проявлениях мощи народного духа, его вере, любви и верности преданиям до самозабвения».

Месяц спустя Александр II прибыл в Москву и объявил в Кремле, что войну за освобождение братьев по вере он считает и своим делом. «Русский народ впервые живет своей историей, своей религией и своей политикой», — сказал по этому поводу историк С.М.Соловьёв. Менее чем через год, 12 апреля 1877 года Россия объявила Турции войну.

Все эти события вознесли Пороховщикова на вершину общественной жизни Москвы. Он приобрел широкую известность в обществе, связи в государственных и церковных кругах. Его избрали гласным в Московскую городскую думу, в которой он возглавил две комиссии по вопросам городского хозяйства.

В 1883 году произошёл ещё один эпизод, свидетельствующий о высоком уважении и доверии к Пороховщикову со стороны высшей власти. 15 мая 1883 года в Москве должна была состояться коронация Александра III, взошедшего на престол после гнусного убийства его отца подонками из т.н. «исполнительного комитета Народной воли». Естественно, что в свете данных обстоятельств соображения безопасности государя стояли на первом месте. В Москву прибыл флигель-адъютант полковник Шувалов для реализации программы охраны Александра III и членов царской семьи в коронационные дни. Одним из главных пунктов мероприятий было создание специальной охранной дружины в несколько тысяч человек. Эта дружина должна была выступить как личная охрана царя и его семьи. Важным был вопрос, кому возглавить эту дружину. Кандидат должен был быть лично верен царю и самодержавию, обладать хорошими организаторскими талантами и личной смелостью. Московский генерал-губернатор князь Долгоруков предложил кандидатуру А.А.Пороховщикова, как единственно достойного. Шувалов сразу согласился, поскольку Александру III ещё ранее докладывали о Пороховщикове. Бывший штабс-капитан лейб-гвардии Пороховщиков блестяще справился с оказанным ему высочайшим доверием. Коронационные мероприятия произошли без каких-либо инцидентов.

Вознесённый на самый верх российской государственной власти, Александр Александрович Пороховщиков всегда откликался и на проблемы простых людей. Известен случай врача П.К.Березовского. Он много позднее оставил воспоминания, в которых рассказал, как будучи студентом Медико-хирургической академии из-за неимения средств к оплате был отчислен со 2 курса. Березовский был сыном священника, но осиротел 5 лет от роду. Ему покровительствовал архиепископ Казанский Владимир, но после его смерти денежные поступления прекратились. Березовский вёл отчаянную жизнь и уже подумывал чуть ли не о самоубийстве. Но случай в одном из присутственных мест свёл его с Пороховщиковым, который, узнав обстоятельства бедствия Березовского обязался оплачивать тому обучение и учебные книги, причём обязал Березовского держать имя Пороховщикова в тайне. Лишь тридцать лет спустя, уже будучи врачом-хирургом, П.К.Березовский оставил эти воспоминания, назвав имя своего благодетеля.

К концу XIX века А.А.Пороховщиков стал явно видеть многие негативные черты петербургской жизни и столичного чиновничества. В 90-х годах XIX века Пороховщиков стал одним из главных рупоров и движителей русской идеи. Он издаёт огромное количество брошюр патриотического и монархического содержания. Но главным его детищем становится ежедневная газета «Русская жизнь», первый номер которой вышел 9 ноября 1890 года. Пороховщиков стал издателем и главным редактором газеты.

Сегодня может показаться странным, но газету, которую издавал страстный сторонник самодержавия, первоначально посчитали оппозиционной и даже либеральной. Однако заблуждение скоро вскрылось. Писатель В.Г.Короленко желчно писал в своём дневнике в 1894 году, что газета некогда «либеральная», начала «линять и тускнеть», принимая «благонадёжные оттенки». Такими эпитетами либеральные прогрессисты клеймили всё, что шло вразрез с их представлениями о «правильном» будущем России, которая должна встать на западные рельсы развития. Для Пороховщикова же была немыслима сама мысль о том, что русское самодержавие должно исчезнуть или быть ограничено конституционно на английский манер. Однако его оппозиционность Петербургу конца XIX века также была явной и искренней. В чём же причина?

Пороховщиков одним из первых почувствовал, что бюрократическое детище Петра Первого, созданное по европейскому образцу, к концу XIX века вошло в полосу системного кризиса и уже из одного из поддерживающих монархию столпов (как это было со времён Петра Первого), всё больше стало превращаться в свою противоположность — угрозу самодержавию.

Пороховщиков горячо поддержал формулу: Православие — Самодержавие — Народность, как главную силу и опору Руси, однако с отчаянием указывал, что после смерти Александра III в эту формулу явочным порядком стала насильственно включаться новая сила — «средостение», как назвал её славянофил И.С.Аксаков. Пороховщиков писал: «Известно, что кроме Православия, Самодержавия и Народности — этих трёх сил, которые… призваны руководить историей русского народа, есть и четвертая сила, именуемая в западноевропейской литературе бюрократией…» Этой четвёртой силе — «средостению», во имя своих узкокорпоративных интересов отчуждающему царя от народа, Пороховщиков приписывал поселение розни и нарушение естественной солидарности между тремя основными силами русской истории. Пороховщиков бил в набат: в России «сложился открыто действующий союз плутократии с бюрократией». Он видел отсутствие у бюрократии национальных интересов.

Бюрократия не оставалась в долгу. Высшие сановники сделали всё возможное, чтобы вызывать у вошедшего на престол Николая II чувство неприязни к Пороховщикову. Газета «Русская жизнь» стала подвергаться ограничениям и цензурным взысканиям, наконец, 20 января 1895 года была окончательно закрыта. В ответ на это Пороховщиков в Лейпциге напечатал откровенно «противоправительственную» брошюру под названием «Самодержавие на Святой Руси накануне XX века. Его расхищение, обезличение и восстановление». Весь тираж был разослан членам царского дома, русским посланникам при иностранных дворах, членам Государственного Совета, сенаторам, предводителям дворянства, городским головам губернских городов, церковнослужителям. Сам автор брошюры и не думал эмигрировать из России и открыто указал свой домашний адрес, обещав дать какие угодно разъяснения, если таковые потребуются.

В брошюре как своего рода завещание Пороховщиков высказывает мысль о том, что Николай II должен освободить Россию от чиновничества, которое становится всё более антинациональным. Суть предложения Пороховщикова заключалось в устранении «средостения» между царём и народом. Конечно нельзя не отметить некоторую наивность предложений, например устранение кабинета министров. Но переполох в высших эшелонах бюрократии случился большой, учитывая, что в силу нового способа распространения — адресная рассылка — изъять брошюру из продажи было невозможно. Впрочем, никаких последствий для автора брошюры не последовало. Патриотизм и горячая приверженность Александра Александровича Пороховщикова идее русского самодержавия были настолько очевидными, что найти хоть какую-то причину для его наказания было невозможно. Всё что могло сделать «средостение» — максимально отдалить Пороховщикова от двора. И конечно же все начинания Пороховщикова в сфере коммерции (в частности, «огнеупорным строениям») стали блокироваться.

Что интересно, выступая против Пороховщикова, высшая бюрократия Санкт-Петербурга была солидарна с либеральной интеллигенцией, которая к тому времени уже почти неприкрыто расшатывала устои самодержавия.

Брошюра «Самодержавие на Святой Руси накануне XX века. Его расхищение, обезличение и восстановление» стала своего рода прощальным поклоном Пороховщикова. Более ничего заметного ни в общественной, ни в коммерческой сферах он не предпринимал. Хотя время от времени выпускал брошюры со своим размышлениями, но такого резонанса они уже не имели.

Умер Александр Александрович Пороховщиков в 1918 году всеми, кроме немногих близких, забытый. Что он думал, воочию увидев крушение русского самодержавия и исполнение своих самых мрачных пророчеств? Мы никогда не узнаем о том.

По страной прихоти судьбы памятником известному русскому строительному подрядчику и горячему стороннику русского самодержавия, некогда создавшему «русский стиль», меценату и публицисту, мечтавшему переселить всю Россию из деревянных домов в «огнестойкие», стала сегодня одна из немногих уцелевших в Москве бревенчатая изба.

Был ли прав Пороховщиков, говоря об угрозе «средостения» для самодержавия? Увы, февраль 1917 года не оставляет никаких сомнений на этот счёт. Именно «средостение» добилось отречения русского царя и спровоцировало все последующие ужасные и кровавые события русской истории.

Но словно к нам, русским людям начала XXI века обращены слова Александра Александровича Пороховщикова, сказанные им более века тому назад:

«Мы забываем главное — что в истории человечества нет образца, который мог бы служить нам наукой в деле устроения, что колыбель России — Москва, не Рим, что тысячелетний выкормыш Москвы — колосс Россия — словно мир особливый; что волею-неволею всё особливо у него: и строй, и миссия, и люди, и дела».